преподобный Ангус Стюарт
Ранее мы увидели, как, приняв догматы о Троице и человеческой и божественной природе Христа, ранняя церковь заложила основу теологии завета. Она использовала понятие завета, говоря о церковной преемственности и единстве книг Библии. Отцы церкви писали о спасении и даже об отношениях Бога и человека в органичных для себя выражениях, но они не были “богословами завета” в нашем понимании. Не был им и Августин, однако именно он заложил основу для теологии завета, сформулировав учение о суверенной благодати, происходящей из предвечного и безусловного избрания ко спасению.
Аврелий Августин (354—430), более известный просто как Августин, — возможно, самый влиятельный теолог в истории постапостольской церкви, особенно на Западе. Во множестве своих трудов — особенно в “Исповеди”, “О граде Божьем”, “О Троице” [1] — он заложил основу для теологических споров и размышлений на тысячу лет вперед. Безусловно великий догматик, метафизик, этик и философ среди святых отцов, он усвоил учение церкви, более четко сформулировал и в полной мере развил доктрины Троицы, происхождения греха и истории искупления. Однако самым важным, по словам Германа Бавинка, было то, что “Августин первым развил доктрину благодати не в смысле божественного атрибута, но в смысле дара, который Бог через Христа дарует церкви” [2].
Это был человек, отнявший у церкви возможность игнорировать учение о божественной благодати [3].
Несколько факторов способствовали появлению этой доктрины у Августина. Во-первых, его обращению в христианство предшествовала жизнь, полная блуда и гордыни. Он видел свое духовное рабство и свою любовь к греху и понимал, что неспособен желать добра [4].
Во-вторых, его наставником после обращения был Амвросий, епископ Милана, чье понимание происхождения греха было лучшим в свое время. В-третьих, до того, как Августин начал защищать доктрину суверенной благодати, он уже получил опыт в борьбе с манихеями и донатистами [5].
В-четвертых, его работа “О Троице” дала ему ему превосходное понимание славы Божией, а “О граде Божьем” — понимание суверенитета Бога над всей историей человечества [6].
От прошлой до будущей вечности вечный Господь контролирует и упорядочивает все согласно своему замыслу в Иисусе Христе для двух городов: града Божьего (избранных) и града людского (отверженных) [7]. Наконец, доктрина Августина была развита и отточена в спорах с пелагианами и полупелагианами (как позже стали их называть) [8].
Августин отверг мнения о том, что человек не склонен по природе к добру или злу (пелагианство), и о том, что человек просто болен грехом (полупелагиансиво). Скорее человек мертв в преступлениях и грехах. Он был чист до Грехопадения, но после того все согрешили в Адаме, загрязнены и виновны с ним [9]. К смертной казни справедливо приговорены все [10]. Человеческое понимание было затемнено, и воля порабощена греху, поскольку не может его не желать. Воля человека не может избрать того Бога, который является нашим Господом (это есть полная порочность) [11]. Августин понял, что все лучшие дела язычников являются лишь “великолепными пороками”, потому что невозрожденный человек не может не грешить. Вторая часть главы 7 из Послания к Римлянам касается крещеных, а не необращенных. Так, человек полностью порочен, и все его спасение зависит от суверенной божественной благодати.
По Августину, благодать действенна, потому что действенно установление Бога, а установление действенно, потому что Бог суверенен и творит то, чего Он желает.
Также благодать избирательна. Господь суверенно постановил оставить в грехах некоторых и спасти остальных [12]. Споря с пелагианами и полупелагианами, Августин учил тому, что избрание и отвержение не зависят от предвидения Богом веры или неверия. Избранные получают благодать, отверженные не получают, и мы не можем найти другой причины, кроме непостижимой воли Бога.
Августин учил тому, что святые избираются во Христе, чтобы составить Церковь как Его тело: “Так, как один [Христос] предопределен быть Главой, так мы предопределены быть Его членами” [13]. Более того, Августин учил об отвержении:
“Господь использует волю своих созданий, действующих против воли Творца, как инструмент для осуществления своей воли; так высшее Добро определяет во благо даже то, что является злом, и на осуждение тех, кого он предопределил к наказанию [14].
Человеческий род мы делим на две части, одну из которых составляют те, кто живет по-человечески, а другую — те, кто живет по-Божески. Их мы также мистически называем двумя градами или общинами, одна из которых предопределена вечно царствовать с Богом, а другая — выносить вечное наказание в аду с дьяволом” [15].
В последнем отрывке Августин рассматривает противопоставление града Божьего и града людского (в земной истории и конечном состоянии на небесах или в аду), вытекающее из предвечного избрания или осуждения.
Более того, по Августину, отвержение служит избранию. В своем труде “О предопределении святых” он пишет: “Используемые Им во благо, они [отверженные] полезны для сосудов милосердия” [16].
В некоторых отрывках Августин учит особому искуплению. В работе “О Троице” он пишет:
“В этом искуплении кровь Христа была дана как бы в качестве платы за нас, приняв которую, дьявол не обогатился, но оказался связанным: чтобы мы могли быть освобождены от его уз, и чтобы он не мог вместе с собой вовлечь [нас] в сети грехов и таким образом предать второй гибели и вечной смерти никого из тех, кого Христос, свободный от всякого долга, искупил, пролив свою собственную кровь; но чтобы те, кто принадлежит благодати Христовой, предузнанные, предопределенные и избранные прежде создания мира, умерли лишь постольку, поскольку Сам Христос умер за них , т. е. только смертью плоти, а не духа” [17].
Касаемо оставшихся двух из пяти пунктов кальвинизма — непреодолимой благодати и стойкости святых — учение Августина о возрождении через крещение заставило его несколько заблуждаться. Все, кто был крещен, считал он, возрождены, но не все из них были избраны и будут спасены, ибо некоторые из-за своего греха отпадут от благодати [18]. Тем не менее, те, кто избран к благодати и славе, будут стойкими, потому что они будут сохранены всемогущей непреодолимой благодатью Бога.
Взгляд Августина на суверенную благодать оказал положительное влияние на его учение о проповеди [19]. Он видел, что Бог использует проповедь, чтобы спасти грешников, даровав им веру [20]. Человеческие дела и доброта не учитываются, поскольку “вера и в своем возрастании, и в своем начале есть дар Божий” [21]. Более того, он ясно учил о двойном призыве Евангелия: внешнем призыве, который отвергается нечестивыми, и внутреннем призыве, который действует через проповедуемое слово в тех, кто был предопределен [22]. Цитируя 2 Коринфянам 2:12—13, Августин комментирует влияние проповеди на спасенных и отверженных:
“Вот почему благодарит [Павел]: потому благодарит, что Христовым благоуханием являются апостолы для Бога – и в тех, кто спасается по благодати Его, и в тех, кто погибает по суду Его. Но чтобы меньше соблазнять тех, кто плохо разумеет сие, сам апостол наставляет, прибавляя и говоря: “И кто способен к сему” (2 Кор.2,12—16)?” [23].
Августин защищал учение о благодати Божией, решительно отвергнув “благонамеренное предложение [спасения]”, защищаемое полупелагианами. Он последовательно дает правильное толкование Матфея 23:37 и 1 Тимофею 2:4 и отрицает, что Бог желает спасти всех поголовно [24]. Комментируя последний текст, Августин пишет:
“Всемогущий Бог [не] пожелал, чтобы было сделано что-либо, что не было сделано: ибо, оставляя в стороне все двусмысленности, если “Бог наш на небесах; творит все, что хочет” (Пс. 113:11), как поет о Нем псалмопевец, то Он, конечно, не желал сделать что-либо, чего Он не сделал” [25].
Вместо этого Августин утверждает, что “воля Всемогущего никогда не бывает побеждена” и что Он “никогда не желает того, чего не совершает” [26].
Августину удалось представить всемогущего, суверенного Господа как более трансцендентного и в то же время более имманентного в большем степени, чем любому из его предшественников. Бог Августина находится вне времени и пространства, создавая и поддерживая все Своей силой. И все же Он всегда рядом с нами, оберегает нас, направляет и говорит в наших сердцах Своим Словом. Человек рождается в грехе через свое падение в Адаме и вырастает в беззаконии, но, несмотря на то, что он так далек от Бога, Божья благодать может достичь его. Здесь тринитарное богословие Августина хорошо служит ему. Господь неба и земли послал Своего Сына, чтобы Он стал посредником для нас. Тот, кто является и Богом, и человеком, может примирить нас с Богом Своей кровью [27]. Затем Дух изливает любовь Божию в наши сердца, позволяя нам любить Бога и творить добрые дела во славу Его [28].
Джозеф Т. Лейнхард отмечает, что “Августин был первым христианским писателем, разработавшим теорию христианской дружбы” [29]. В своей “Исповеди” Августин делает проницательное замечание:
“Никакие друзья не будут истинными друзьями, если Ты, мой Боже, не свяжешь их крепко друг с другом через ту любовь, которая посеяна в наших сердцах Святым Духом, данным нам” [30].
Избранные ангелы также принимают участие в общении с искупленным человеком: “Все люди и все духи, которые смиренно ищут славы Божией, а не своей собственной, и следуют Ему в благочестии, принадлежат к совместному общению” [31].
Хотя Августин и говорит об отношениях между собратьями-христианами и ангелами как о дружбе, он реже говорит об отношениях между святыми и живым Богом в этом смысле. Тем не менее, ссылки на это можно найти. В самом конце первой части “О граде Божьем” Августин говорит о воплощении и искуплении Христа как о “пути, который ведет прямо к видению Бога и вечному содружеству с Ним, согласно истинным предсказаниям и утверждениям Священного Писания” [32].
Что касается взгляда Августина на общение лиц Троицы, мнения расходятся. Например, Томас Кэхилл пишет, что для Августина
“Бог Един — как в Ветхом Завете, писании иудеев, — но в основе лежат родственные отношения друзей: ибо Бог Единый есть Троица: Отец, любящий Сына, Сын, предвечно рожденный любовью Отца, и Святой Дух — любовь Отца и Сына, настолько сильная, что она образует третью “личность” в этой божественной Троице” [33].
С другой стороны, Лейнхард утверждает: “Августин постоянно настаивает на том, что чувство дружбы не может быть приписано Богу, поскольку оно случайно” [34]. Это больше соответствует следующей цитате из “О Троице” Августина:
“Итак, Святой Дух, что бы это ни было, есть нечто общее как для Отца, так и для Сына. Но само это общение единосущно и совечно; и если оно может быть названо содружеством, пусть оно так и называется; но более уместно назвать его любовью” [35].
Этот отрывок указывает на то, что идея содружества в Троице определенно приходила в голову Августину. Он не полностью выступает против этой концепции, но, похоже, имеет личное предпочтение говорить об отношениях внутри Троицы в терминах любви. Таким образом, в то время как реформаторы делают заветную дружбу первичной, включают в нее христианские доктрины и понимают их в ее свете, Августин делает любовь базовой и первичной и ставит дружбу ниже нее.
Таким образом, Кэхилл ошибается, представляя взгляд Августина на отношения Троицы как на дружбу — поскольку это не терминология Августина — но он прав, указывая, что для Августина Бог Триедин и “сердце [этой божественной] реальности — это их отношения”. В этом смысле мы можем легко понять ошибку Кэхилла. Каковы отношения между Отцом и Сыном? Совершенная любовь Святого Духа. И, конечно, эту любовь можно назвать дружбой. Этот вывод подтверждается тем, что, по Августину, Бог производит общение между своими детьми на земле и между ними и ангелами на небесах. Таким образом, учение Августина о личных отношениях Трех Лиц Божества как о любви хотя и отличается формально от нашего представления о заветной божественной дружбе, по сути является тем же самым.
В этой структуре из трансцендентного, но имманентного, личного Триединого Бога и избранного человека — тварного, падшего и все же спасенного во Христе — у нас есть все составляющие для полноценного заветного общения между Богом и человеком. Однако мы забегаем вперед, поскольку Августин никогда не формулировал это положение как таковое и не сумел собрать все части воедино в этом смысле. Ибо хотя Августин говорил о дружбе, Троице, крещении младенцев (как в донатистских, так и в пелагианских спорах), нашем союзе с Адамом в его падении (пелагианские споры) и со Христом в избрании и призвании (как в пелагианских, так и в полупелагианских спорах) и суверенной благодати (как в пелагианских, так и в полупелагианских спорах), он не связывал их, как мы бы сделали сегодня, с заветом. Также некоторые его взгляды были ошибочными: его концепция зла как отсутствия добра, некоторые положения в его учении о церкви, включая возрождение через крещение, его отрицание стойкости всех возрожденных в крещении, его открытость к молитвам за умерших и почитанию мучеников и мощей. Эти фрагменты были частью другой мозаики и использовались в формировании римского католицизма.
Тем не менее, Августин хорошо служил Богу в свое время и в своем поколении. Время для более полного развития учения о завете еще не пришло; эта работа была оставлена церкви на более поздние годы. Иногда Августин говорил о спасении как о дружбе верующих друг с другом и с ангелами, а следовательно, даже с Богом, но его величайшим вкладом в учение о завете является основополагающее учение о сувернитете Бога и особой благодати, укорененной в предвечном избрании.
Для доступа к другим материалам на рус языке, щелкните здесь.
_________________________________________
